"Литературная газета" поздравила нашего земляка, поэта Юрия Беликова с его 65-летием, опубликовав подборку его новых стихов под заголовком "Разговаривать с Богом в отсутствие Бога".
Родился в городе Чусовом Пермской области в 1958 году. Автор книг «Пульс птицы», «Прости, Леонардо!», «Не такой», «Я скоро из облака выйду». Обладатель Гран-при и звания «Махатма российских поэтов» (Алтай, 1989), лауреат премий – имени Павла Бажова (2008), имени Алексея Решетова (2013) и премии «ЛГ» имени Антона Дельвига «За верность Слову и Отечеству» (2014). Открыватель талантов, лидер движения «дикороссов» и составитель книги «Приют неизвестных поэтов», а также антологии русской поэзии трёх веков «Сады и бабочки». Генрих Сапгир называл Юрия Беликова лёгкой бабочкой и поэтом весомым, Ольга Ермолаева – голосом чистой, сильной и красивой провинции, Андрей Вознесенский углядел в нём «талант шамана, заклинателя и пророка», а Евгений Евтушенко включил стихи Юрия Беликова в проект «10 веков русской поэзии». Отмечен наградой общественного признания – орденом Достоевского I степени. Живёт в Перми.
Стихи совершеннолетнего
Мне шестнадцать. Я – вождь тонкокожих.
Глаз щенка, что подбит каменюкою, –
мой, взирающий сквозь человека,
левый, вправо скатившийся глаз...
Я землёй заживляю берёзы.
А топорики вслед улюлюкают:
– У! Людишек худых уличитель.
Полюбуйтесь: он дерево спас.
Углежжение и Подъеловик,
Лисьи Гнёзда мне дали слово
и на сцену Перми отправили:
– Ты носы-то им там утри!
Мне заслуженная артистка
аплодирует – Мосолова,
а могла бы не аплодировать,
потому что она – в жюри.
Мне шестнадцать. И в школьном спортзале,
как огромные апельсины,
пролетают мячи баскетбольные
и канаты – как косы девчат.
Мне шестнадцать. Хочу пошататься
по нехоженой мною России,
а мой голос ведут коридором,
чтоб озвучивал нудный парад.
– Эй, Шаляпин! Из строя выйди.
Ты давай, Левитан, скомандуй:
«Лоботрясы, марш постригаться!» –
военрук изгаляется. Но
говорю я: «Шагал бы, дядя,
на веранду пилить Миранду!
Ну а мы не пойдём постригаться,
как заметил однажды Махно».
Нам шестнадцать. Не будет запроса.
Ни – на царство, как Мишу Романова,
ни – Гайдаром – на полк безголовых,
а когда отдадут приказ –
лоботрясов былых – да в батьки –
из медвежьих берлог выманивать,
то и в батьки не нас назначат.
Слава Богу, опять не нас.
Отчего же меня сотрясают –
от каких таких тайных тягот? –
удушающие внезапно
спазмы слёз, чей источник скрыт?..
Что любовь моя на год старше?
Или то, что я младше на год?
Или участь всего поколенья
говорит о себе навзрыд?
Река Великая
Переплываем…
С ляхом, ливонцем, тевтонцем, варягом, мамаем,
дьяком из Чудова монастыря, референтом из МИДа
реку Великую, может быть, и не великую с виду –
каждый свою, но об этом покуда не знаем.
Что там белеет на том берегу над рекою Великой?
Псковский ли кремль? Или брезжат виденья другие?
Яму, боярин, с цепями пудовыми в Ныробе, ох, не накликай!
Руки – как гири, ноги – как гири.
Кто-то сухим из воды уже этой выходит,
кто-то – на дне, кого-то срезает теченье...
Тело моё то и дело от судорог сводит.
Так и плыву – коченея.
Переплываем… Стучит по вечерней равнине
поезд – связной безымянных российских окраин,
в речках которых полощут бельё и поныне.
Те ли мы речки, плывущие, переплываем?
Может, когда-нибудь – в хосписе или в дурдоме –
реку припомним, в какую плевали, блевали?..
И пред иконой икнётся нам в смертной истоме,
что мы взаправду Великую переплывали?
Вторжение нежити
Мать повелела снять часы настенные:
добро бы шли, а то давай маршировать.
– А зеркала?.. В них сполохи военные!
Страшенные... – пророчествует мать.
Часы снимаю, зеркала снимаю –
я больше ничего не понимаю.
Мне чем-то надо успокоить мать –
часы снимать и зеркала снимать.
Земля опять не круглая, а плоская...
Мать кран закрыть забыла не впервой.
А из него – водица-то – днепровская,
хотя водозабор-то – чусовской.
А может, это вкрался скомороший,
облыжный мир, находчив и удал,
и – вот вам: ни часов и ни зеркал,
и блазнится ему «А я – хороший!»?
– Сынок, ты видишь человечка красного?
Он бьёт меня, он юркнул под кровать...
Твоя ли Черногория здесь клацнула,
Марат*, мою не пощадивший мать?
Война – вдали. Но близится безумство
у матери от скрежета трезубца,
и красный человечек, бьющий мать,
кого-то должен мне напоминать?..
Неужто царь наш Алексей Михайлович
указ дремучий оглашал зазря,
чтоб всяк пресекновен был Насмехайлович.
У, чароплёты! Нет на вас царя.
Не лепо ли ны в братскую могилу
взаимно изводить живую силу?
...Открытый кран срывается на вой.
Вокруг всё больше силы неживой.
Вой
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне…
Александр Пушкин
Все поют, даже бесы – и те.
Попадать умудряются в ноты,
занимают в эфире частоты,
голосами сладчайшими – что ты! –
где бы ни было, главное – где,
извергают свои нечистоты.
Хоры ангельские присмотря,
делят роли: кто – прима, кто – втора,
станут хором Турецкого скоро,
поелику бесовская свора
не протиснулась в исповедь хора
Валаамского монастыря.
Может, бесы не так и страшны –
тем, в кого подселились когда-то.
Разве матушка в том виновата?
Синеглазыми были сыны,
а теперь их глаза зелены –
детки сами изнурены
оттого, что они – бесенята.
Бес, он чтит свой шесток: «Сахарку...» –
не запросит пуд соли в нагрузку,
а вот лучшую мамину блузку...
заприметит, коль дашь ему спуску.
Харкну в беса, а он и харчку
рад, как будто жемчужному сгустку.
Ты луди, да гляди, лудоман –
не увязни в житейском кроссворде,
если матушка: «В дурку, шайтан,
вздумал сдать меня?! – скалкой по морде.
Но не тщись паковать чемодан –
не тебе ль Достоевского дан
да ещё первой степени орден?
Заслужи. Подтверди. Перечти
«Карамазовых» да «Идиота».
Твой дружок, Терминатор почти,
нож тебе подарил для чего-то.
«Волк» – по лезвию. Мол, не сочти...
Как же... Как же... Высокая нота!
То не ангелы – бесы поют.
А при Пушкине жалобно выли.
Достоевскому рыла явили.
Как их нонче-то разпознают
среди певчего скопища: вы ли?..
Пел да пел бы, но выбора тут
нет, похоже. Завою. Впервые.
Ученический мелок
То ли Бог, то ли вставший у горла комок.
Отчего же рассыпано вроде приманки:
– Ты давай привыкай, научайся, милок,
разговаривать с мамкой в отсутствие мамки.
То ли щиплет за печкой лучину сверчок,
то ли ноет, как зуб на морозе, фрамуга:
– Ты давай привыкай, научайся, милок,
разговаривать с другом в отсутствие друга.
А милок
ученический держит мелок
и выводит по небу смиренно и строго:
– Научаюсь... Неужто приблизился срок
разговаривать с Богом в отсутствие Бога?
* Речь о галеристе Марате Гельмане (признан иноагентом в РФ), набедокурившем со своими красными человечками в России и осевшем в Черногории. – Прим. авт.
Поздравляем Юрия Беликова с 65-летием! Желаем крепкого здоровья и новых строк!
https://lgz.ru/article/-23-6888-14-06-2023/razgovarivat-s-bogom-v-otsutstvie-boga/ |
