Первомайский квартирант в свитере

1 мая исполнилось бы 93 года великому русскому писателю Виктору Петровичу Астафьеву, чей творческий путь начался в Чусовом. Если подходить к человеческой жизни чисто статистически, без учёта её особенностей, груза пережитого и наболевшего, покажется, что такой человек в очередной раз мог бы встретить свой день рождения. Ветеран войны?.. Но некоторые ветераны Великой Отечественной, что возрастом постарше, и ныне идут, слава Богу, праздновать свой Первомай и День Победы. Тут – как Господь рассудит. Человеку со своей логикой нельзя вторгаться в пределы Высшего разума. 

Впрочем, если попытаться взвесить конкретную, астафьевскую судьбу, судьбу не только солдата, но и крупнейшего писателя, отзывавшегося в своих творениях на острые запросы истории и современности, то получится, что писательский труд, бескомпромиссный и самоотверженный, не способствует здравствующему удлинению жизни. Тем более, что главным своим произведением Виктор Петрович считал роман «Прокляты и убиты», который был написан им в девяностые годы, уже, как говорится, в преклонном возрасте. 

Мне довелось застать Астафьева как раз в пору его работы над этим романом. Я приехал в Овсянку по командировке журнала «Юность». Мы общались с Виктором Петровичем сначала, сидючи на лавочке возле его деревенского дома, затем – в самом доме, а после – бродя по берегу Енисея. Конечно же, писатель много вспоминал о Чусовом, куда по окончании войны привезла Виктора Петровича спутница его жизни Мария Семёновна Корякина. Разумеется, астафьевские воспоминания касались и редакции газеты «Чусовской рабочий», где будущий автор «Царь-рыбы» и «Последнего поклона» вкалывал «литрабом», как он не единожды отрекомендовывался в своих «Затесях» и различных интервью. Но, говоря о тогдашней своей писательской работе, признавался: «Я сейчас пишу роман жесточайший, который жестокостями своими самого меня подавляет, но все жестокости ещё впереди…» 

Помню, он посетовал, что заново приходится пропускать сквозь сито собственного сердца всё то, что довелось пережить во время Великой Отечественной войны. Но есть всё-таки разница: перешагнуть через пережитое, будучи молодым, и заново перешагивать через рубцы и шрамы памяти, числясь «возрастным» писателем. Приплюсуйте сюда ту особенность, что творец, прожигающий взором лист бумаги, проживает не только свою, но десятки, а то и сотни жизней своих героев. Посему давление на сердце удваивается, а то и удесятеряется. Вот и ответ на вопрос, отчего писательская жизнь так недолговечна…

Чусовской период жизни и творчества Астафьева не назовёшь лёгким. Был тот период голодным и холодным. И собственный дом на Партизанской, ставший сейчас музеем, молодожёны завели не сразу. Например, моя матушка, чьё детство прошло на улице Нагорной, помнит Виктора Петровича во флигеле соседского дома, расположенного напротив через дорогу. Причём, помнит всё больше со спины, поскольку Астафьев частенько сидел за столом и писал. Носил он в те времена свитер. Не тот ли, в котором изобразил его в одночасье народный художник СССР Евгений Широков, создав портрет, чей оригинал находится ныне в Третьяковской галерее?

Впрочем, голодное и холодное, молодое существование может быть окрашено в счастливые тона, если облагораживает человека духовный и творческий рост (а он был!) и благосклонность окружающей природы. В рассказах, повестях и «Затесях» Астафьева мы отмечаем немало трепетных описаний «вылазок на природу», нередко связанных с рыбалкой и охотой. 

В рассказе «Гемофилия», вошедшем в престижную отечественную антологию «Шедевры русской литературы ХХ века», описывается памятные каждому урождённому чусовлянину места: «Я ещё засветло принёс с берега Усьвы сена из стога, зачерпнул котелок воды, наломал прутьев смородинника, заварил, напарил чаю, неторопливо поел, прибрался у огня и, навалившись спиной на ствол чадно пахнущей, плотно надо мной сомкнувшейся пихты, грел разутые ноги, нежил их, натруженные, со вздутыми жилами, и чувствовал, как  отходит моё тело, как оно распускается, кости, словно бы вывороченные в суставах и узлах непосильной работой, выпрямляются, прилегая всякая к своему месту, и весь я делаюсь отмякший, как бы даже и отдаляюсь от самого себя, погружаясь в медленную, доверчивую дрёму…»

…Уже давно перебравшись на свою историческую родину – в Красноярск и в родное для него село Овсянку, что под Красноярском, Виктор Петрович нет-нет, да окликался на внутренний зов литературной родины – Чусового. В особенности, когда подружился с основателем спортшколы «Огонёк» и будущего этнографического парка Леонардом Постниковым, оценил его замысел по созданию уральского града Китежа. Ведь сей «град» располагался на берегу речки Архиповки, в которой Астафьев ловил в своё время хариусов. Поэтому писатель несколько раз приезжал «на постой» к Леонарду Дмитриевичу, о чём свидетельствуют не только астафьевский автограф на стене постниковского рабочего кабинета, но и многочисленные посвящения, оставленные Виктором Петровичем на книгах, подаренных главному хранителю Парка истории реки Чусовой. 

Юрий Беликов

1. Андрей и Виктор Астафьев у своего домика в Чусовом

2.  Виктор Астафьев и Леонард Постников

3. Виктор Астафьев  у р. Архиповка