Этот день напоминал некий фильм, которого мне, видимо, не хватало в череде новогодних и рождественско-крещенских программ нашего телевидения. Причём фильм двухсерийный. Сначала – звонок от моего давнего пермского друга, поэта Владислава Дрожащих, одного из давних и верных паломников Парка истории реки Чусовой. Он приглашал на вручение ему Решетовской премии за книгу избранных своих творений «Терем дальний и высокий». Не терема ли, возникшие волею Леонарда Постникова на левом берегу речки Архиповки, дали толчок названию этой книги?..
Я уже было собрался на торжество и даже по такому случаю надел пиджак, чего за последнее время со мной случается редко. И тут – второй звонок.
Другой мой, тоже давний друг Михаил Тарковский и точно так же несколько раз побывавший на «Земле Постникова» и полюбивший её, звонил из поезда, который приближался к Перми. Я знал, что он с женой Татьяной и детьми, включая младенца с потрясающим именем Ермак, выбирался на новогодние праздники из Красноярска в Москву навестить родителей. И теперь, покуда поезд будет стоять в Перми, зазывал (когда ещё свидимся?) встретиться и обняться. Забавно, что время вручения премии Владиславу Дрожащих точь-в-точь совпадало с часом и даже минутами прихода поезда в Пермь. Что делать?
Я подумал: 28 минут, чему равнялась стоянка поезда «Енисей», позволят успеть в Органный зал, чтобы поздравить Владислава. Тем более, что, как он уведомил, награждать должны не только его, а ещё и народных умельцев, приглашённых из разных уголков края. И если потом прыгнуть на привокзальной площади в такси, то…
Я захватил фляжку своего любимого «Кёнинсберга» и отправился к поезду. Михаил Тарковский во всех смыслах личность неожиданная. Начнём с того, что, будучи потомственным Тарковским (его дядя – тот самый всемирно известный кинорежиссёр Андрей Тарковский, а дедушка – прекрасный поэт Серебряного века Арсений Тарковский), он в одночасье решил дистанцироваться от Москвы и фамильных возможностей. И поселился в самой что ни на есть глуши – посёлке Бахта Туруханского района Красноярского края, где начал создавать свои родниковые стихи и такую же родниковую прозу.
Однажды (это был 2015 год) Миша предпринял рискованный вояж: двинулся на автомашине по городам России из Красноярска до Москвы. Разумеется, за рулём – сам. В багажнике – свеженький тираж собственного «Избранного». Эту объёмную книгу он представлял и в пермской библиотеке имени Горького. Тогда мы навестили с Мишей и его женой Татьяной мою малую родину – владения Леонарда Постникова, где в одной из исторических часовен Тарковский поведал мне, что, «если у них с Татьяной родится сын, они назовут его Ермаком». Сказал – сделал.Новый Ермак, как мы уже сообщали, явился на свет 30 мая 2017 года в Барнауле. И вот теперь Михаил хотел познакомить меня с главным своим, может, самым лучшим произведением – «Ермачком», как он сам говорит.
Ермачок спал безмятежным сном на одной из нижних полок купе. Морозное солнце, заглянувшее через приоткрытые двери, играло лёгкими бликами на его личике. Спросив у родителей разрешения, я сделал несколько кадров спящего Ермачка. Но вскоре носитель громкого и гордого имени проснулся. С любопытством оглядев гостя, протянул махонькую ручонку. Рукопожатие с его стороны было на удивление крепким.
Ещё одна неожиданность: семейство Тарковских встретило Новый год в поезде. В вагоне – только они да ещё какой-то мужичок. В Перми подсела женщина с ребёнком. Девочка – лет семи.
- Девчонка смешная и невозможно шебутная, - вспоминает Михаил. То и дело прибегала проверить Ермачка со словами «Я нянька!» Когда он пищал, хватала его и приговаривала: «Я люблю тебя, малыш!» и пыталась схватить и прижать к сердцу. Потом вновь убегала: «Я сейчас!» и опять возвращалась и, пискнув: «Тише, тише, тише!», прижимала его снова к груди.
- Это была первая нянька Ермака! – констатировал я. За что и подняли дорожные дружеские стопки. А также – за писательское братство.
Узнав, что я должен быть в этот момент на вручении премии известному ему Владиславу Дрожащих, Тарковский обрадовался за Славу и, быстро посовещавшись с женой Татьяной, передал через меня новоявленному лауреату яблоко. Не простое, а золотое. Привезённое ими из бунинских мест, когда во время своей нынешней поездки они решили навестить родовое имение классика русской литературы Озёрки в Липецкой области. Вот и яблоко пригодилось!
Итак, яблоко оттопыривало боковой карман моей зимней куртки. Я надеялся, что торжественная часть, посвящённая вручению народным умельцам (к которым я несомненно причислял и Владислава Дрожащих) заслуженных наград, в Органном зале ещё длится. Однако, войдя в фойе, стразу же наткнулся на Владислава, уже «терзаемого» телевизионщиками. Зато народные мастера собрались за накрытым столом белой гостиной.
Что сказать этим людям – камнерезам и резчикам по дереву, берестянщикам и кружевницам? Во многом они напоминают героев рассказов Михаила Тарковского, живущих далеко от эпицентра известности и даже сторонящихся её, а если, паче чаяния, вдруг накрываемых внезапной волною признания, то порою и не ведающих, как из оной выбраться. Таким был и Алексей Решетов, ещё один паломник Парка истории реки Чусовой. Когда-то его привёз к Леонарду Постникову директор библиотеки имени Горького Александр Старовойтов.
Общались, если верить Старовойтову, следующим образом: Леонард Дмитриевич молчал, Алексей Леонидович тоже молчал, а Александр Фёдорович был связующим звеном – переводил молчание двух гениев…
И, глядя на близкие моему сердцу лица мастеров народных ремёсел, я решил прочесть небольшое решетовское стихотворение, которое, как мне представляется, было адресовано поэтом не только самому себе, но и людям такой же судьбы. Как сказала о Решетове редактировавшая его книги Надежда Гашева: «Большой лирический поэт с региональной судьбой». Ох, уж эта, региональная судьба! А стихотворение – вот оно:
Чтоб обращаться к миру,
Паче того – к богам,
Нужно хотя бы лиру,
Ежели не орган.
Ты же от всех в сторонке,
Радуясь и грустя,
Песенки на гребёнке
Складывал, как дитя.
В известном смысле Владислав Дрожащих тоже «складывал в сторонке» собственные песни. Случаен ли у него сквозной образ тьмы? Поэты нашего поколения (к нему принадлежит и Владислав), возросшие волею судеб во внешней немоте, спокойно относятся к дефициту света, потому что та самая тьма – их родная стихия, которая, в отличие от лукавого света, никогда не подведёт. Но…
- Поэт – это человек, преодолевающий в себе профессию, - размышляет мой друг. – И, если учесть, что я когда-то работал электриком, то эту профессию я всё ещё не могу в себе преодолеть. Потому что всё ищу на выходе свет…
…Мы шли со Славой сквозь снежный городок на эспланаде, минуя её ледяные кубы и мерцающие сферы. Остановившись возле одной из таких сфер, я вдруг вспомнил про яблоко, оттопыривающее боковой карман моей куртки. И рассказал Славе историю про то, как Михаил Тарковский встретил Новый год с женой в поезде, про Ермачка и поездку их в музей-усадьбу Ивана Алексеевича Бунина. И передал своему другу яблоко, выросшее в местах, где прошли детство и юность русского классика, и вручённое мне другим моим другом…
- Это яблоко от Нобелевского лауреата – лауреату Решетовской премии! – закруглил процедуру дарения Владислав Дрожащих. И вдруг поделился внутренним своим прозрением:
- Был бы жив Леонард, он бы оценил путешествие этого яблока во времени и пространстве!
Юрий Беликов
1. Купе поезда «Енисей»: Михаил и Татьяна Тарковские. Посерёдке – сам Ермак
2. Владислав Дрожащих на пермской эспланаде с тем самым яблоком
Фото автора
|
