К 100 летию Виктора Петровича Астафьева. Автобиография (продолжение)

Овсянский Утёс

Всё это и дальнейшая судьба Марии Егоровны и детей Мазовых описано в “Последнем поклоне”, “Краже”, в рассказах, и повторяться нет надобности. Скажу только, что Мария Егоровна полной мерой изведала муки за чужую семью, за верность и преданность семье, из которой в Игарке смог работать только один член семьи — Иван Павлович, четырнадцати лет от роду. Был он человеком неунывным, башковитым, скоро выучился на рубщика и стал зарабатывать деньги, кормить семью. Погиб он в Отечественную войну под Сталинградом и похоронен в братской могиле в деревне Селиванове в 17 верстах от Сталинграда.

Осенью, уже в начале октября, с шугой вместе прибыли из тюрьмы Павел Яковлевич и Василий Павлович. Марья Егоровна перевела дух, но рановато. Зима, лютая, заполярная, убавила семейство, умер от цинги дед Мазов, мучительно и долго боролся за жизнь один из сыновей деда Павла, горбатый Алеша, но на горбу у него открылся свищ, и он пал, приняв все муки, какие уготовила ему, и без того несчастному человеку, судьба. Остальных Мария Егоровна сохранила, сберегла, прежде всего, в люльке привезенного в ссылку сыночка своего — Николая.

Лиза, одна из сестер моего отца, красивая и работящая деваха, гулявшая с хорошим парнем Федором Сидоровым, пристроилась к сидоровской семье, сам папа и мама моя жили случайными заработками. Но вот наступили совсем тяжкие времена, пашни и огороды запущены, колхоз имени Щетинкина, наспех сколоченный, на ладан дышит, в деревне нечего жрать — мельница-то деда Мазова умолкнула, замерзла. Нашли, призвали моего папу мельничать, пообещав зачислить его и маму мою в колхоз, чему мама была безмерно рада, но потрудиться ей на счастливой, коллективной сельхозниве не довелось.

Папа мой, восстановив мельницу, снова загулял, закуролесил, не понимая текущего момента, и однажды сотворил аварию, но мельница-то не его уже и не дедова — это уже социалистическая собственность, и папу посадили в тюрьму, в красноярскую, ту самую, что и сейчас красуется на проспекте Свободном. Мама нанималась на поденные работы, пилила дрова на продажу, собирала ягоды на продажу и плавила их в город, где собирала посылку заключенному мужу.

В 1931 году семью нашу постигла еще одна, всю нашу жизнь потрясшая, трагедия. Плывя с передачей в Красноярск, мама моя, Лидия Ильинична, утонула прямо напротив деревни. Вскоре отца осудили на 5 лет, как врага народа, и послали на строительство Беломоро-Балтийского канала имени товарища Сталина.

В 1934 году, построив великий канал, папа возвратился из заключения, начал гулять и активно свататься, в деревне Бирюсе охмурил он молодую, красивую деваху из большой семьи Черкасовых, Таисью Ивановну, и быстренько сотворил ей младенца, которого без мудростей назвали Николаем. Хватили бед и горя и мачеха моя, и младенец Коля, и я вместе с ними. В повести “Перевал” почти с точностью описана первая зима, проведенная боевой семейкой в поселке Сосновка, в повести переименованном в Шипичиху.

В 1935 году нас унесло в Заполярье, на большие заработки. Что из этого получилось, можно узнать из повести “Последний поклон”, прочитавши главы “Без приюта” и “Карасиная погибель”.

В 1939 году утонул дед Павел, и вскоре подоспела война. Иван и спустя год Василий угодили на фронт, где и погибли, защищая столь к ним любезное отечество.

Бабушка из Сисима, Мария Егоровна, с сыночком всю войну отбедовали в Игарке, а мой егозливый папа с неизлечимой страшной болезнью — псориаз как-то умудрился попасть на фронт, командовал там сорокопяткой, был ранен в голову и из госпиталя комиссован домой, где вместе с пылкой мачехой, Таисьей Ивановной, сотворил еще четверых детей — двух парней и двух девочек — и они хватили горя не меньше, чем я, давно семьею отверженный и забытый.

Внизу справа мама В.П., её крёстная, бабушка Екатерина Петровна, дед Илья Евграфович, его брат Дмитрий с женой, сын Василий

Бабушка Екатерина Петровна Потылицина

Бабушка со своими детьми Иваном, Дмитрием и Марией

Мама Виктора петровича Лидия Ильинична