13 июля исполнилось 80 лет со дня рождения замечательного русского писателя Бориса Черных, проживавшего в далеком Благовещенске, но в своё время прошедшего через заточение в «Перми-36» и узнавание постниковского Парка истории реки Чусовой. Борис Иванович – один из активных участников памятного вечера в ДК культуры металлургов, посвящённого 20-летию уральского града Китежа.
В городе Белогорске Амурской области, в семье расказаченных (по аналогии с раскулаченными) Ивана Дмитриевича и Августы Васильевны Черных появился на свет мальчик, которому предстояло испытать многое, но и стать своего рода летописцем собственной судьбы и того, что произошло со страной. Достаточно сказать, что за десять лет до рождения этого мальчика его дед – Георгиевский кавалер и казачий урядник Дмитрий Лаврентьевич – был расстрелян представителями новой власти.
Казалось бы, страх должен поселиться в душу ребёнка ещё с молоком матери. Но придёт время и, повзрослев, народившийся писатель сам вызовет огонь на себя… Только вот не доживёт до своего 80-летнего юбилея. А мог бы приехать, к примеру, в Пермь, в Чусовой, где бывал не раз, выдерживая перед этим почти пятидневную поездную болтанку на пути из Благовещенска. Вышел бы на перрон, как всегда, с рюкзаком за плечами, а из рюкзака – узнаваемый омулёвый душок…
Помнится, когда он был приглашён на 20-летие Парка и зашёл в кабинет Леонарда Дмитриевича Постникова, который располагался тогда на втором этаже деревянного здания, известного как «Дом Фета», он застал основателя этнопарка, величественно сидящим на стуле с резной спинкой. При этом ноги хозяина были вытянуты и водружены на другой стул. Черных не растерялся:
- Ваше величество! – сказал он. – Можно к вам обратиться?
- Обращайтесь! – милостиво разрешил Постников. Так и познакомились. А лично моё знакомство с Борисом Ивановичем состоялось чуть раньше. Я поймал его на слове.
- Я переговорил с начальницей нашего лагеря, - обмолвился он, имея в виду администраторшу переделкинского Дома творчества, где пересеклись наши пути. Вот это – «с начальницей лагеря» - всё-таки не вытравилось из сознания старого политзэка, отбывшего пять лет в бараке строгого режима зоны «Пермь-36». Но даже в новейшие времена, когда писатель прибудет в этнографический парк, слух мой опять зафиксирует, что, говоря о тамошних музейных строениях, мой знакомый снова выдаст:
- В соседнем бараке…
Впрочем, мне было интересно услышать из уст одного из последних диссидентов советского призыва, сибирского Фазиля Искандера (а предисловие к одной из его книг написал именно Искандер), насколько соответствует модель последующего российского бытия тем представлениям, с которыми он, собственно, и пришёл в пермскую политзону? Черных огорошивает:
- Хочу тебе сразу сообщить, что я никогда диссидентом не был. Потому что, смешно сказать, я всегда был легальным марксистом. Идея социализма с человеческим лицом – то, что пытались воплотить у себя чехи до трагедии 68-го года, была очень близка и мне. Я думал: «Мы живём в тяжёлых обстоятельствах, но эти обстоятельства можно изменить к лучшему в условиях социализма». А посему, будучи в зоне, крайние воззрения моих соузников я не разделял. Там было немало выходцев из ныне уже бывших наших республик. «Россия, - говорили они, - это враждебная нам страна. Поэтому надо разойтись по своим квартирам». – «Разойдёмся, - кивал я, - но потом, ребята, будете же сами жалеть»…
Когда-то его предки-казаки пришли на Амур, а посему Борис Иванович продлил в собственных поступках психологию вольного отношения к жизни. Эта психология отличалась своей естественной избирательностью и в условиях зоны. Я полагал, что Черных, касаясь давно минувших дней, начнёт нанизывать на чётки воспоминаний всем известные имена – от Натана Щаранского до Сергея Ковалёва. Даже не вспомнил. Зато:
- Знаешь ли, какие блистательные, мудрые старики-крестьяне из Белоруссии сидели в лагере? Причем дважды сидели. Сначала – при Сталине. А потом, когда на Западе поднялся крик, что в Советском Союзе преследуют диссидентов, Брежнев ответил: «Ну, да. А у вас гитлеровцы по земле ходят и вы – ничего?» Тогда Запад отпарировал: «А у вас, что ли, не ходят?» И под это «а у вас?» взяли тех же крестьян, уже прошедших лагеря за то, что они крестьяне. А как всё получилось? Когда наши войска стали наступать, немцы (сами уже не справлялись) заставили крестьян угонять в Германию скот. И, чтобы они не сбежали, одели их в гитлеровскую форму. Это было всё «преступление» стариков.
При первой же бомбежке они удрали и пришли к нашим. Там переодели их в форму советских бойцов – и они отправились на фронт – сражаться, получать награды и ранения. Закончилась война, крестьяне вернулись к своим полям, а их – хоп! Измена Родине. Очутившись в политзоне, они никаких забастовок не устраивали. Просто не знали, что такое политическая забастовка или голодовка. Ах, вы нас сюда забрали? Ну, мы и здесь будем работать! Они всю жизнь работали. Вот такие руки! Как лопаты – у каждого. Отчего-то наши диссиденты забывают об этой страшной трагедии.
Плеяду пермских сидельцев Борис Иванович пополнил, что называется, прямо из кабинета завсектором творческой молодежи Иркутского обкома комсомол. Это – ежели учесть, что подавляющее большинство будущих выходцев из той системы сделали диаметрально противоположный выбор. Черных же, друживший с драматургом Александром Вампиловым, ещё при непосредственном его участии создал объединение молодых творцов, впоследствии переросшее в «Вампиловское книжное товарищество». И прикрывал его, сколько мог, от идеологического догляда, пользуясь своим обкомовским статусом. Однако при этом сам прикрывался не сильно. Взял, да и написал съезду комсомола письмо со смешным названием «Что делать?» Вскоре автора письма исключили из партии. Борис Иванович вышел из барака строгого режима в 1987-м году, когда уже вовсю пыхтела перестройка…Что он вынес из этих лет, проведённых в неволе?
- Когда я пришёл в 36-ю зону, там у нас был такой забавный, с моей точки зрения, капитан по фамилии Рак. Приходил дежурить через сутки. Я его спросил: «Как у вас имя-отчество?» Он: «А зачем вам?» Я – ему: «Вот меня зовут Борис Иванович. Я не могу говорить «гражданин начальник» или «товарищ капитан». Василий Федорович!.. Он:
«Это не позволено!!! Я: «Василий Федорович, позволено! Вы не относитесь к нам плохо – мы уже всё плохое сделали, если вы считаете, что это плохое. Мы теперь – здесь. А вы должны быть учителями добра, если уж на то пошло. Не надо обозлять людей. Они же вернутся и будут помнить зло. А если вы не станете по пустяку прессовать их, они будут вспоминать вас хорошо…
Вот прапорщик Кукушкин был лично со мной добр. Однажды мы вышли с промзоны. Кукушкин нас построил и сам стоит, насупленный. Может, у него дома какая-то печаль была… Я подошёл, поднял его руку и положил себе на плечо. Он не знает, что делать, как реагировать. «Да ты не печалься, - стал утешать я его, - мы же люди-то хорошие!..» Кукушкин заулыбался. И весь строй расхохотался.
«У него лицо старовера, раскольника», - глянув на фото Бориса Ивановича, - как-то сказал мне ныне покойный пермский скульптор Радик Мустафин. Скульпторы умеют «читать» лица... После выхода на волю в 1987-м году Черных организовал в Ярославле выпуск газеты русской литературной провинции (такой у неё был подзаголовок) «Очарованный странник». Направленность «Очарованного странника» высоко оценил Виктор Петрович Астафьев. Но надо знать неугомонно-поперёшного Бориса, чтобы понять: публикациями шедевров «натуральной» поэзии и прозы он не ограничился. Критиковал тамошнего губернатора Лисицына. В том числе, писал о печально известной губернаторской охоте на медвежат, когда под Рыбинском была расчищена накануне заваленная снегом территория…
Затем у Бориса Ивановича убили друга, который поддерживал газету деньгами. «Очарованный странник» в лице Черных отправился путешествовать дальше по России. Губернатор Амурской области Белоногов пригласил Бориса Ивановича в качестве советника по культуре в родные места, с щемящей блистательностью описанные в его книгах. Когда Черных стукнуло шестьдесят, у чиновников открылась возможность уволить его по сокращению. Отгадайте с первого раза, чем этот человек занялся? Правильно: основал ещё одну газету – «Русский берег», где вынашивал две новых «раскольничьих» идеи – во-первых, организацию Русского Союза писателей, а во-вторых, - создание на Тихом океане российской Византии. А также всерьёх размышлял о возрождении в нашей стране монархии.
- Александр Исаевич Солженицын, - вспоминает Борис Иванович, - с которым я состоял в переписке и который, оказывается, читал мою прозу ещё в Вермонте и помогал мне материально как политзэк политзэку, однажды сказал, что в сегодняшней России монархия невозможна. Потому что нужен-де помазанник Божий. Где он? Мы не готовы к монархии, полагал Александр Исаевич. И вот я ему ответил – с Амура: «А иудейский народ был готов к приходу Христа?» Получается, не был готов. Второй вопрос: «А надо ли ему было приходить?» История ответила? Да. Надеюсь, тебе внятна получившаяся притча?
Напоследок я спросил бывшего политзэка, навестившего музеефицированную уже на тот момент «Пермь-36»:
- Каковы впечатления?
Черных покачал крупной, породистой, волчьей, категоричнейшей головой:
- Спалить – и крест поставить!
Юрий Беликов
|
