1 мая - день рождения В.П. Астафьева

   Они познакомились во время войны. После госпиталя Виктор Астафьев был комиссован в нестроевую часть, и подвозил мешки с письмами –– для проверки цензурой, где служила Мария Корякина. Девчонкам нравился  белобрысый солдатик с веснушками на лице: веселый и, казалось, беспечный, хотя на груди его были медаль «За отвагу» и орден «Красной Звезды». Виктор хорошо пел,  был неистощим на шутливые выдумки, но главное, очень любил читать. Мария тоже не мыслила жизни без книг. На этой почве они и сошлись.  

   В любом человеке творческий дар проявляется рано. Астафьеву в период его знакомства с Марией Семеновной было уже за двадцать, и он, конечно, чувствовал в ней  того человека, который поймет его творческие искания. Так и случилось потом. Мария Семеновна перепечатывала его рукописи, давала дельные советы, и  Виктор Петрович всегда к ним  прислушивался.
 После демобилизации они  поженились и  уехали в Чусовой –– на родину Марии Семеновны.  
 Для Астафьева, никогда не жившего в индустриальных городах, дым  металлургического завода не мог быть в особую радость. От этого дыма весь Чусовой, казалось, в копоти. Заводчанам  платили больше, чем кому-либо,  многие рвались на завод, особенно в первые годы войны, в массовое бесхлебье, но Астафьеву там нечего было делать с его контузией и одним глазом. Он устроился  в небольшую артель.

 

«Я трудился в артели «Металлист» слесарем, совмещая эту работу с должностью кладовщика. Слесарь я был никакой, кладовщик –– и того хуже: имущество из кладовой у меня тащили все, кому не лень, но поскольку ценного там почти ничего не было, то и сходило все с рук».

 

Жили молодожены в доме родителей Марии Семеновны. 

 

«Когда у нас родилась дочка, мы жили во флигеле, подпертом со всех сторон, жена ходила в шинели и застудила грудь, получился мастит, после операции молока не стало. Мы выходили из положения с молоком так: я помогал тестю на сенокосе и плавил на плотах по реке Вильве с ним сено, за это нам давали молоко. Но требовался и сахар, его по карточкам выдавали мало и редко, прикупали сладкое на рынке. Иногда удавалось купить кусок сахара, затасканный в кармане, но чаще –– самодельные конфеты. Молоко от них делалось то розовым, то голубым –– какого цвета были конфеты, а сладости от них почти не происходило. Те самодельные конфеты, которые я приобрел однажды, были и на вид подозрительные, дочка поначалу охотно принимала цветное молоко, но скоро заболела диспепсией. Рвота и понос день ото дня усиливались, жену с дочкой положили в больницу. Был конец августа, врач на обходе настойчиво напоминал, что нужно сдать карточку, иначе придется больную выписывать. А на работе вместо Марии Семеновны был временно принят другой человек, устроившийся в контору ради карточки. Осталась одна моя рабочая карточка на хлеб, сделалось совсем тяжело и голодно. Вот тогда-то в обеденный перерыв прямо в мазутной одежде отправился я в исполком, нашел дверь секретаря горкома. Полный неистовства, полный звона в контуженной голове я ворвался к секретарю: «Вот двое добровольцев, недавних фронтовиков, отдавших родине молодость и здоровье, заслужили у этой самой родины кусок хлеба?» Секретарь озадаченно посмотрел на меня, пригласил сесть, попросил успокоиться и стал расспрашивать, кто я, что я и почему свалился на его голову? Потом он долго звонил куда-то, просил, требовал, приказывал даже, но карточки нам все равно не дали, а второго сентября дочка умерла».

Чусовой жил, как вся страна. Не хватало лекарств, больниц, питания, стройматериалов… Но люди понимали: нельзя  требовать невозможного от измученного войной государства, –– и каждый крутился, как мог. Виктор Петрович менял работы, подыскивая места, где платили  больше.

По вечерам он  ходил в школу рабочей молодежи, а затем стал ходить  и в литературный кружок  при газете «Чусовской рабочий».  Там начал писать свои  рассказы.  

«Я начинал писать в очень сложное для нашей литературы, да и всей культуры, да и для всего общества, время. Начинал как типичный областной писатель. Мой путь в литературу не был тяжким, но и легким его назвать нельзя. Так называемое «становление писателя» проходило одновременно со становлением человека и гражданина.

Не я один тогда творил, не зная не только законов сложения слова, но и вовсе грамоты не имея. Надо было преодолевать в себе неуча, чтобы откликаться на творческий позыв, существовавший во мне с детства. Сколько жизненных драм, сколько трагедий за этим упрощенным пониманием вседотупности литературного ремесла крылось и кроется!»

Союз писателей начал собирать и объединять творческие силы страны. По воспоминаниям Виктора Петровича Пермская писательская организация была довольно многочисленной, солидной за счет эвакуированных из центра писателей. После войны Пермскую писательскую организацию возглавила К. В. Рождественская. В одну из поездок к ней, с Астафьевым был заключен договор на небольшую книжку рассказов, и выдан денежный аванс.

«Выход первой книги для меня, загнанного жизнью и нуждой в самый чуть ни на есть темный угол, был не просто праздником, это было важнейшее творческое событие в моей жизни и в жизни семьи тоже».

Виктор Петрович уже состоял штатным сотрудником «Чусовского рабочего», но решил идти на вольные хлеба. Главный редактор Григорий Иванович Пепеляев  не стал препятствовать. Искренне пожелал успехов, и так же искренне радовался им. Но были и другие. Корреспондент «Правды» от Пермской области вельможно отчитал Астафьева,  говоря, что  гораздо  честнее быть просто толковым журналистом, нежели плохим писателем.  И словно накаркал.  

«После выхода первой книги писательские мои дела пошли неважнецки, –– вспоминал Виктор Петрович. –– Ничего у меня не получалось. Я писал рассказ за рассказом и сам видел, что они вымученные, неживые, подражательные, причем не лучим, а худшим образцам, потому как по худшим-то образцам писать легче, да еще и права при этом качать: «У меня не хуже…» Но  подсознание  натолкнуло меня на мысль: попробовать писать рассказы для детей…»

Это были удивительные рассказы! Теплые, добрые. Астафьев дарил маленьким читателям таинства лесов, цветов, ручейков, он делал это с  наслаждением, он  передавал из рук в руки все то, что любил и чем дорожил  сам. Книжка была опубликована в Перми и в Москве.  Рассказ «Васюткино озеро» стал хрестоматийным.

А дальше последовала работа над большим романом «Тают снега».

«За толстые книги у нас всегда получали толстые деньги, и чего там греха таить, надеялся и я с помощью актуально-злободневного романа поправить свои материальные дела. Хватил я горя с этим романом, сполна поплатился за свою самонадеянность! Но многому меня роман и научил.

Еще до работы над ним я положил себе за правило: еженедельно, а если время позволит, и чаще посещать городскую библиотеку им. Пушкина и там, в читальном зале, просматривать все новые журналы. Но что ни журнал, что ни статья о совлитературе –– сплошное пресмыкание  или хула, в зависимости от того, о ком пишет автор, а ни о чем он пишет.  В такой обстановке, при таком идейном климате клепалась моя толстая книга».

В то время детей у Астафьевых было трое. Свои –– Ирина и Андрей, и приемный сын Анатолий, мать которого, сестра Марии Семеновны, умерла родами.  Работая над книгой, Виктор Петрович начал  строительство  дома. Вот как вспоминает об этом Мария Семеновна:

«За зиму постройку дома не закончили, не успели. Как только начало обогревать, Витя мой снова за работу, какой материал есть, тем и занимается, носит доски из вагонного депо. В артели «Металлист» по старой памяти снабжали гвоздями, выписали стекло, сказали, что скоро будут готовы рамы.

Мы огород копаем, а земля каменистая, копается трудно, а чего уж на ней вырастет –– осень покажет…

Витя уже пол настлал, потолочины примеривает, многие сгодились от нашей прежней избушки –– от стены до матрицы подходят, даже если трухлявые концы отпилить. Но вот беда: работник-то он один. Уронит молоток или топор –– слезать за ним надо. Работа продвигается медленнее, чем лето подкатывает. Хозяйки коров  погоняют мимо нас и разговаривают:

   –– Знает ли кто, что за новожитель объявился?

   –– Пьянчужка, видать, каких свет не видел! То поет, то матерится!

А им невдомек, что хозяин тот на все руки один, и если все ладится –– поет во всю головушку, а если молотком по пальцу стукнет или, того хуже, ножовка или топор упадут, и поднять, подать их некому –– самому приходится за ними слезть, –– тут уж матерится, как умеет и сколько голосу есть. Каково ему плотничать без помощи да без денег?»

Небольшой, но удобный домик все же был достроен, и многие удивлялись, что неказистый снаружи, он был удобный  и уютный внутри.

Виктор Петрович стал работать на радио. Поездки по Горнозаводскому району дали ему богатый материал для романа. И все же он был недоволен им: кроме замечательных бытовых картин и описания природы, все остальное его не устраивало. Когда роман был завершен, вокруг него разыгралась нечистоплотная возня, из-за которой он вышел в свет только в 1957 году, и тиражом вдвое меньшим, чем планировало Пермское книжное издательство. Астафьев получил гонорар и смог покрыть долги.

Поездки по району, поездки из Чусового в Пермь отнимали драгоценное время. Но упорство, с каким работал над своими произведениями Виктор Петрович, делало свое дело. Его творчество  шло в гору. За повесть  «Перевал»  Астафьев был принят  в Союз писателей, а затем –– его направили в Москву на двухгодичные Высшие литературные курсы.

«Я, –– рассказывает Виктор Петрович, –– одолевал грамоту, приближался к тому самосознанию, которое литературные деды мои, прадеды, волей судьбы соратники по ремеслу: Пушкин, Достоевский, Лермонтов, Толстой, Бунин, Тургенев –– «прошли» еще в раннем детстве. И когда я читал творение семнадцатилетнего Лермонтова (он в этом возрасте начал своего «Демона» –– невыразимо загадочную притчу сложнейшего философского и художественного постижения), когда  увидел рисунки семилетнего Мишеля, меня взяли оторопь и отчаяние. У меня не только руки опускались, но и душа холодела, разум болел, мозги делались наперекосяк. Куда я сдуру затесался? Как смел войти в тот храм, где царят боги?...

В город Чусовой мне было возвращаться не очень-то способно. Пообещали квартиру в Перми. Спустя восемнадцать лет жизни в Чусовом, мы с женой ее получили».

 

В Перми, и затем в Вологде, куда переехали Астафьевы, творческий дар Виктора Петровича раскрылся в полную силу. Он стал тем Астафьевым, которого знает теперь весь мир. Но становление писателя проходило именно в Чусовом, и этот город остался для него памятным на всю жизнь.  Да и не вычеркнуть 18 лет прожитых в нем, со всеми невзгодами, потерями, неудачами, случайными радостями. Часто Виктор Петрович навещал Чусовой. Если видел в нем добрые и полезные сдвиги, был очень доволен, радовался. На всю жизнь подружился с основателем школы Олимпийского резерва Леонардом Дмитриевичем Постниковым.

 

А когда Постников занялся созданием дома -музея писателей, Астафьевы помогли материалами и живыми воспоминаниями.