Второй тайм

Голубков родился в 1937 году, 20 ноября, в канун церковного праздника - Михайлова дня, и очевидное соседство этих событий стало причиной для выбора имени младенцу - Михаил. Это косвенное свидетельство того, что родители Михаила связи с Богом в то опасное время не порвали. Хотя дед Михаила был расстрелян, а родители высланы из Челябинской области в Чусовой, в поселок Углежжение, где и появился Миша на свет.
Сказать, что я был другом Михаила, будет самозванством, сказать, что не был - тоже неправда. Из-за жестокой и стремительной болезни жизнь Голубкова оборвалась в самом расцвете, в 51 год, а дружба наша к тому времени только начала складываться.

В быту это был очень жизнерадостный человек. Его особенный и неповторимый смех, звонкий и заливистый, будто колокольчик, до сих пор легко представляешь, входя в писательскую организацию. Любил шутку, обожал игру в шахматы. Постоянным партнером Михаилу в этом увлечении был его истинный и верный друг - Анатолий Гребнев, который, неплохо играя в шахматы, Михаилу все же частенько проигрывал. Анатолий делал стремительные ходы, играл быстро, а Михаил (по характеру человек очень энергичный) над каждым ходом думал подолгу, ответственно, просчитывая последствия, будто повесть писал. Естественно, что шахматные партии и сопутствующие им беседы порой затягивались далеко за полночь. 

Если играли у Голубкова, то проблем не возникало, Галина, жена Гребнева, - человек очень толерантный. А вот если засиживались у Гребнева, жена Голубкова - Римма... Телефона в квартире тогда еще не было. Уходя от Гребневых домой, Голубков просил Галину подтвердить письменно, что он был не где-нибудь, а играл в шахматы именно у Гребневых.

Дома, позвонив в квартиру, Михаил, едва дверь приоткрывалась, протягивал вперед себя оправдательную записку, чтоб Римма прочла, а потом уже сам входил безопасно. Причин для ревности не было абсолютно никаких, уж мы-то знали его преданность своей Римме, но вот такой характер был у этой в общем-то, замечательной женщины. Они были, как две вишенки на одной веточке, очень походили во всем друг на друга.

В шахматных общениях, в которых нередко принимал участие и третий писатель - Иван Байгулов, частенько завязывались горячие, страстные споры на самые разные темы: о народе, о крестьянстве - его судьбе и положении (все трое были выходцы из крестьянской среды), о России, ее пути...

Сегодня Анатолий Гребнев, вспоминая те давние (семидесятые-восьмидесятые годы прошлого века) посиделки неразлучных друзей, склоняется к тому, что правда жизни осталась в тех спорах за темпераментным и горячим Михаилом Голубковым, история последних лет подтвердила верность, его взгляда. Хотя оба - и Голубков, и Байгулов - были страстными патриотами, но Голубков воспринимал народ трезвее, самокритичнее, не идеализировал и крестьянство. Байгулов идеализировал социализм, а Голубков в предсказании его политической судьбы оказался пророком.

Голубков жил подлинным писательским призванием, обладал завидной работоспособностью. При жизни у него вышло двенадцать основательных книг рассказов и повестей, четыре из них - в Москве. Но не только с утра до вечера просиживал Голубков за письменным столом, у него был широкий охват жизни, интерес к ней. Будучи заядлым охотником, он частенько бродил с ружьем по лесу. Друзья Голубкова никогда не забудут «фирменные» пельмени из рябчиков, которыми угощала их гостеприимная Римма, профессиональная мастерица кулинарного искусства. Кроме того, Михаил был рыбаком, и нежные хариусы всегда украшали праздничный стол. О ловле прихотливых и капризных хариусов у него есть замечательный рассказ «Шура, Канюк и хариусы».

Но и охота, и рыбалка не были для Михаила самоцелью, он и здесь работал как писатель, по примеру Виктора Астафьева продумывая в это время свои произведения. А сколько у него написано философских миниатюр о природе...

Михаила Голубкова можно без преувеличения назвать и учеником, и другом Виктора Астафьева, который, приезжая в Пермь, всегда останавливался только у Голубковых, как у родни.

Наблюдательность и память Астафьева всегда поражали людей, его знавших. Вот и Голубкова-пацана он вспомнил, когда тот впервые появился у Виктора Петровича со своим рассказом: «Это не ты ли бегал по поселку?..» Оба вышли из Чусового (поселок Углежжение примыкал непосредственно к городу). Рассказывают, что Астафьев, прочитав рассказ Голубкова, принял его, но, тем не менее, как старший брат младшего решил основательно испытать начинающего писателя. Наделав строгих замечаний, Астафьев дал краткий срок на доработку рассказа... Михаил перелопатил рассказ, и Астафьев благословил его: он был напечатан в «Советской России» с предисловием Виктора Петровича.

Любознательный Голубков очень много читал, у него была прекрасная библиотека, он выписывал массу самых разных журналов, интересовался живописью, дружил с художниками. Частым гостем в его квартире бывал Равиль Исмагилов, который написал несколько портретов прозаика. Самый удачный из них, большой, в котором художник сумел передать подлинного Голубкова, хранится в Чусовом, в родном городе писателя, в легендарном музее незаурядного Леонарда Постникова.

Вообще Чусовой, стоит в очередной раз попутно заметить, дал литературе несколько имен, прославивших и этот задымленный трудовой город с замечательными людьми, и наш край: Олег Селянкин, Виктор Астафьев, Валентин Курбатов, Михаил Голубков, Юрий Беликов.

Все книги Голубкова, вышедшие в Перми, редактировал Борис Зеленин. И он вспоминает, что видел, как Михаил заметно восходил от книжки к книжке, писал все лучше и глубже. И недаром же Астафьев с его-то требовательностью ценил Голубкова за талант, уважал как человека, дружил с ним.

Когда Виктор Астафьев заезжал в Пермь и останавливался у Голубковых, Михаил собирал у себя для общения друзей-писателей, очень небольшой круг. В очередной такой приезд Виктора Петровича в феврале 1979 года были приглашены Иван Байгулов, Анатолий Гребнев, Алексей Домнин и редактор Борис Зеленин. В какой-то момент, когда писатели вышли покурить, Виктор Петрович обращается к Голубкову: «Миша, мне надо с тобой поговорить!» И косится на Зеленина. Голубков ответил: «Это мой редактор. Можешь говорить при нем». «Тебе надо работать над языком, - сказал Астафьев своему ученику. - Язык усредненный, а не Голубкова. Надо писать своим языком, чтоб читатель через пару страниц сказал: «Это Голубков!»

Мне кажется, Голубкова, особенно поначалу, сдерживало заметное отсутствие глубокого и систематического образования. Но этот недостаток он искупал самородностью, пытливостью ума. Это был золотой слиток, из которого он сам делал бесценные украшения - произведения литературы. Он обладал чутьем и интуицией настоящего охотника за человеческими характерами, которые он обогащал своими убеждениями, через которые транслировал свои зрелые взгляды. Он писал не для того, чтоб, как некоторые нынешние, развлекать читателя на пустом месте, а - по зову сердца и души, всегда ставил проблему, вопрос, преследуя, в конечном счете, цель - хоть сколько-то, но улучшить человека, улучшить общество. И это неправда, что писатель не может этого сделать. Что воздействует не на каждого - это да. Но я уверенно могу сказать, что мыслящий, неравнодушный и серьезно относящийся к жизни человек, прочитав рассказ Голубкова «Бронниковы», после прочтения станет иным, уже не таким, каким был до прочтения... Голубков был выразителем эстетических потребностей интеллигенции, вышедшей из народа, и простого трудового человека, то есть людей, какие составляют большинство общества и каковых в наши дни кличут презренным словечком «электорат».

Среди писателей эстетического направления, которое своим творчеством представлял Голубков, он, на мой взгляд, был в нашей организации самым сильным писателем.

Его хорошо начали издавать в Москве. Он стремительно набирал силу и известность. К его мнению и в нашем издательстве, и в писательской организации прислушивались. Хотя не скажу, что все любили его. Вынуждены были считаться с талантом.

Голубков имел характер независимый, цену себе знал и в отстаивании своих убеждений бывал упрям.

А вот это писателям нашим не всем было по душе. Снобоватый Давыдычев откровенно не любил Голубкова за его бесхитростность, прямолинейность и готовность драться за правду. Ведь, к примеру, повесть «По совместительству», изданная в 1978 году, была подобно заряду дроби под лопатку...

Я оказался свидетелем, когда Давыдычев, вальяжно сидя в кресле в вестибюле писательской организации, бросил с презрением: «Тебе дай саблю в руки, так ты всех перерубишь!..»

Думается, не так-то просто было Голубкову пробиваться в литературе с его колючим характером и остро социальными реалистическими рассказами. Их у него много, но здесь для примера я коснусь одного - «Бронниковы», рассказа, написанного превосходным, сочным, художественным языком. И вот почему: сегодня этот десятистраничный рассказ-метафора необыкновенно созвучен тому состоянию России, в котором она - Россия народа, а не Россия власти, олигархов и «народных» депутатов - пребывает.

Сюжет рассказа прост: в деревенском проулке в июльский зной после полудня, когда воздух раскален до невыносимости, завязывается схватка в футбол между пацанами двух соседних деревень. Одну команду представляют пришедшие с вызовом балдинцы, она сборная, более ровная: «всем лет по восемь-двенадцать», другую - зуевцы, местная семья ребятишек Бронниковых. Соперники их страшно не любят, потому что никак не могут у Бронниковых выиграть, те уже «два раза наставили». Но сегодня балдинские настроены решительно. Будет матч-реванш. Все они в ботинках. Кроме того, с ними Колесо, он вообще в настоящих бутсах и «за юношескую выступает». И они вызывающе задирают занятых работой Бронниковых, чтоб вызвать их на игру...

Способных играть в футбол в семье Бронниковых только десять разновозрастных пацанов, а балдинцы ни в какую не соглашаются играть командами десять на десять, и потому одиннадцатым игроком в команде Бронниковы выставляют Людку, единственную их сестренку, она стоит на воротах. Сговариваются на два тайма по двадцать минут: больше времени у Бронниковых нет, пора горячая, оторвались на игру, окучивая огромный огород картошки.

Деревня в этот час пуста, все трудятся в поле, болельщиков только трое: на скамейке под окном дед Михайла, в руках которого будильник, его старая бабка в окошке, да случайный прохожий, от лица которого и ведется рассказ.

Схватка за самоутверждение началась. За балдинских великолепно играет Колесо. Но Бронниковы, приведем отрывок текста, «до того бесстрашно, до того самоотверженно бросались ему в ноги, что и Колесо не мог ничего сделать.

Порой у ворот Бронниковых возникала целая свалка, куча мала. Туда, как в жуткий водоворот, прыгала очертя голову и Людка. Проходило некоторое время, куча в конце концов распадалась, таяла, оставив на земле лишь Людку с мячом в обнимку...

Ушибам и «подковкам» не было конца. Часто какой-нибудь Бронников ошалело взвывал, брыкался на спину, катался по земле, захватив ушибленное место руками...»

Играть Бронниковым приходится босиком, ботинки - только для школы, их берегут.

Гол назревал, и он бы обязательно был, говорит автор, если б не затрезвонил будильник деда.

«Ай да удальцы, робя! Выдержали! - ликовал, пристукивая палкой, старик. - Какую войну выстояли!»

Обе команды устало и молча разошлись, пали пластами в тенечке под изгородью. Все были мокрые от пота, темные от пыли, поблескивали, как негритята.

Измученные, истерзанные, но не сломленные Бронниковы ползали, точно побитые щенки, по прохладной травке, стонали, отдыхивались, растирали синяки на ногах, слюнявили кровоточащие ссадины».

Концовка у рассказа, как принято говорить в подобных случаях, сделана «открытой». И вместе с автором мы, читатели, остаемся с вопросом в голове: «Что им готовит второй тайм?»

Сегодня и у России «второй тайм». Что он готовит всем нам? Дух захватывает.

Анатолий Гребнев Михаилу Голубкову

      Тебе весь мир
            с рождения завещан,
      И нет ни капли
            в том твоей вины,
      Что он отмечен
            метою зловещей,
      Твой день рожденья
            в памяти страны.

      Из-под пяты мирского
            «Ветровала»
      Не потому ль взошла
            твоя судьба,
      Что хатой с краю
            сроду не бывала
      В деревне даже
            «Крайняя изба».

      Душевный отклик
            близких и любимых
      Не потому ль всегда
            находишь ты,
      Что скрыты
            в «Малых Ключиках» глубины
      Людской
            неистребимой доброты.

      И пусть утратам
            нету оправданья,
      Ты видишь сам -
            не на крови во зле, -
      На памяти,
            любви и состраданье
      Стоять и дальше
            матери-земле.

      И нам с тобою быть
            за все в ответе!
      Ограбленной природы
            слыша крик,
      Душой радеть
            любой зеленой ветке,
      Болеть за каждый
            сгубленный родник.

      Зеленый дух
            «Испуганного леса»,
      В котором песня
            вольная живет,
      От беспощадных
            гусениц прогресса
      Кто, как не мы,
            закроет и спасет?!

      Не царь природы,
            не пустой свидетель,
      С ней находя
            доверия язык,
      Ты - кровный сын ее,
            ее радетель,
      Заботливый и чуткий
            ученик.

      До пониманья тайн ее
            возвысясь,
      И в этих тайнах
            растворенный весь,
      Приходишь ты,
            пристрастный летописец,
      Земли родной защитник
            и певец.

      Сегодня честь
            по праву воздавая
      Тебе,
            кого любили мы всегда,
      Я говорю:
            «Твори, не уставая!
      И, как струится,
            вечно молода,
      Крутя водовороты
            Чусовая,
      Пусть вдохновенья
            стрелка часовая
      Тебе дарует
            зрелости года!»

Поэт Анатолий Гребнев вспоминает, что его друг и известный в России прозаик Владимир Крупин отозвался тогда об этом рассказе Михаила Голубкова исчерпывающе емко: «Классика!»

А рассказ «В лугах»? Начните его анализировать стилистически, и вы увидите, что это Бунинской глубины рассказ.

Не стало Михаила Дмитриевича Голубкова 14 декабря 1988 года. Медленную, мучительную смерть он принял с редким мужеством. Очень жаль, что умер трагически рано, на взлете, сегодня его время, бойца.

Но вот отмечаем семидесятилетие замечательного прозаика, и даже малой книжицы его избранных произведений не вышло. А ведь без корней дерево не растет.

Виталий Богомолов

25 октября 2007

Статья о Михаиле Голубкове