К юбилею "Огонька". Борис Всеволодович Коноплёв. Отрывки из документальной повести В.М. Бубнова "Земля Постникова". Продолжение

Жизнь школы во многом зависела от благожелательности начальства, однако Постников не изменял своему стилю – независимой линии поведения в любых обстоятельствах. Многих руководителей это коробило. Но иногда внутреннее достоинство, чувство самоуважения в общении с советскими вельможами приносило неожиданные плоды.

В середине 1970-х первый секретарь Пермского обкома КПСС Борис Всеволодович Коноплев – легендарный крепкий и энергичный хозяин Пермской области – в ходе деловой поездки завернул на «Огонек».

Беседовали за чаем о том, о сем. Постников проблемами школы не надоедал. Ждал: если наступит подходящий момент, можно и об этом потолковать. А не наступит – и так ладно. Просить не мог.

Гости, попив чаю, стали собираться. И тут Коноплев говорит:
- Леня, хороша у тебя банька! На что меняешь?

Постников, как будто ждал этого вопроса, не задумываясь, ответил:

- Так, Борис Всеволодович, поменяю только на новый бамовский дом.
- Хорошо. По рукам. 

В то время получить дом так называемой бамовской серии Пермского домостроительного комбината, выпускавшего сборное, достаточно удобное жилье для строителей Байкало-Амурской магистрали, было равносильно сегодняшнему подарку стоимостью многие миллионы рублей. Для «Огонька» такое здание стало бы прекрасным приобретением: в нем можно разместить классы для спортсменов, раздевалки, тренерские кабинеты, кладовые и т.д.

Через неделю с железнодорожной станции Чусовская в адрес «Огонька» поступила депеша: забирайте срочный груз! Леонард Дмитриевич отправился на станцию. И что же? Там выяснилось, что срочным грузом является бамовский дом. 

Не забыл Коноплев обещание в сутолоке будней, сдержал слово. Баньку, понятно, в обмен не потребовал. Деликатно провел «многоходовку», зная о том, что директор «Огонька» сам первый ни о чем не попросит.

В другой раз Коноплев спас Постникова от нападок местных ревнителей чистоты марксистского духа.  

- Вдруг начали названивать мне из горкома: «Какие ты там у себя в музее кресты на часовне поставил? Убери немедленно!», - вспоминал Леонард Дмитриевич. - Оказалось, ждали приезда первого секретаря обкома КПСС Коноплева, и местные партийцы решили подстраховаться. Я, естественно, на дыбы: «Не уберу. Это – памятник нашей культуры! С кремлевских соборов в Москве крестов не снимают, и я не буду!» Те в крик: «Много на себя берешь! Ну, подожди, мы с тобой разберемся!». 

Борис Всеволодович, приехав на «Огонек», первым делом спросил: «Как ты сюда добираешься, что-то я никакого транспорта не заметил?». Узнав, что чаще всего добираюсь пешком, приказал свите: «Чтоб  здесь был автобус!». Через полгода автобус появился. Первый секретарь обкома пошел осмотреть часовню, в которой я уже начал собирать экспозицию, посвященную Ермаку. Оглядел ее всю – от деревянного порожка до звонницы с крестом наверху. Сопровождающие замерли от ужаса. А он, выдержав паузу, по-отечески сердечно пожелал: «Ты на этом не останавливайся». Благословил, так сказать. Больше о крестах со мной никто не разговаривал. Спустя годы мои оппоненты с воодушевлением восприняли очередной идеологический поворот, легко распрощавшись с утратившими актуальность идеалами, научились креститься, как большие начальники в Москве… Что тут скажешь?

Первый секретарь обкома поднялся наверх партийной иерархии благодаря своим деловым качествам и незаурядным организаторским способностям, а не по чьей-то протекции. Умных, самостоятельных, талантливых и энергичных людей Коноплев уважал. Отличал он и Постникова, за которым, он знал, не было никого и ничего – только совесть и деловые качества. В своей книге «Убеждений не меняю» Борис Всеволодович написал о Постникове так: «Он собирал по крохам все необходимое для строительства и оборудования базы. Вспоминаю, как мы шли по еще недостроенной санной трассе, и Постников сожалел, что нет возможности её удлинить. На таких людях, как он и держится любое дело».